Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Священную Римскую империю - с Днём Рождения!

В этот день, 2. февраля 962-го года, папа Иоанн ХII возложил корону римского императора на германского короля Оттона I Великого. Тем самым была основана Священная Римская империя германской нации - преемница античной римской империи и франкской империи Карла Великого. В период своего наибольшего расцвета это государство включало в себя Германию, северную и среднюю Италию, Швейцарию, Бургундию, Нидерланды, Бельгию, Чехию, Силезию, Эльзас и Лотарингию.

Как фанат Хеталии в целом - и Германии в частности - не могу пройти мимо этого события. Так что - с Днём Рождения, Германия! Как хорошо, что страны могут праздновать его несколько раз.

И в честь знаменательного дня - картинка (благородно предоставленных замечательной Эрхи):

@темы: аниме, Хеталия

---

Террор - но не тот, что вы подумали

С романом Дэна Симмонса "Террор" у меня всё сложилось как-то сложно и странно (хотя и не скажу, что неинтересно). Честно говоря, эту книгу в нашей университетской библиотеке я взяла прежде всего из-за её обложки. Ну не смогла устоять, когда в кои-то веки мне на глаза попалась по-настоящему красиво оформленная книга! А то в отдел фэнтези и фантастики - что в библиотеке, что в любом книжном - просто заходить страшно. Буйство ядовито-кислотных красок и одетых в бронеливчик красоток и полуголых мужественных красавцев и странно перекошенных физиономий. Вроде и знаешь, что книжка хорошая, а брать не хочется. А тут вдруг - раз, и сама с полки прямо в руки!

Кстати, вот она, обложка:


В результате от того, чтобы именно эту книгу включить в свой список "на почитать" на зимних каникулах, меня не отвратил ни её объём (почти 900 страниц!), ни показавшаяся не слишком интересной тема (историей географических открытий - а тем более в Арктике и Антаркитке, увлекалась давным-давно, да и то лишь из-за Жюль Верна), ни даже сам автор, написавший этот внушительный том. Дэна Симмонса я уважаю и признаю, что писатель он талантливый - но явно не мой. Осилив в своё время его "Илион", зареклась впредь иметь с ним дело - даже не столько из-за медленно развивающегося сюжета, сколько из-за какой-то атмосферы уныния и безысходности, которой, как мне показалось, проникнут текст.
Но вот - в угоду красивой обёртке зарок нарушен! И что же из этого вышло?

Абсолютно точно могу сказать только одно - не жалею. Ничуть. Я заболела этой книгой. Я зачитывалась ей часами напролёт. Временами обожала, временами ненавидела. После прочтения несколько дней ходила, злясь на автора и придумывая альтернативные варианты развития сюжета. То есть, роман "Террор" совершенно точно относится к тем 10% прочитанных мной книг, из которой я, скорее всего, и спустя несколько лет буду помнить нечто большее чем обрывки сюжета.

Далее следует очень длинный, подробный и несколько сумбурный отзыв. Читать на свой страх и риск. А то, быть может, с монитора - как и со страниц самой книги - на вас дохнёт леденящий, пробирающий до костей северный ветер.

Сначала - официальная аннотация издательства (на удивление адекватаня, надо признать):
В 1845 году экспедиция под командованием опытного полярного исследователя сэра Джона Франклина отправляется на судах «Террор» и «Эребус» к северному побережью Канады на поиск Северо-Западного прохода из Атлантического океана в Тихий — и бесследно исчезает. Поиски ее затянулись на несколько десятилетий, сведения о ее судьбе собирались буквально по крупицам, и до сих пор картина происшедшего пестрит белыми пятнами.
Дэн Симмонс предлагает свою версию событий: главную угрозу для экспедиции составляли не сокрушительные объятия льда, не стужа с вьюгой и не испорченные консервы — а неведомое исполинское чудовище, будто сотканное из снега и полярного мрака.
Напряжённый по атмосфере триллер сочетает в себе богатые исторические подробности с элементами мистики: сверхъестественное по силе и интеллекту существо, зверски убивающее (или похищающее) экипаж кораблей Эребус и Террор.

А теперь - собственно отзыв (осторожно, спойлеры!).

Атмосфера и авторский стиль

Атмосфера и авторский стиль
Не советую читать эту книгу зимой - замёрзнете, даже сидя на своём диване, под пледом и с кружкой горячего чая. Не советую читать людям, страдающим затяжной депрессией и/или по каким-либо причинам не любящим грустное - может довести до чего угодно, начиная припадком бешенства и заканчивая самоубийством. Потому что атмосфера у этой книги невероятно мрачная. С самых первых страниц и до самого конца вас не покинет чувство безысходности и обречённости - даже если вы не настолько нетерпеливы, как я, и после 200-й страницы не посмотрели в Википедию, чтобы узнать, что из всей экспедиции не выжил действительно никто. Но при этом книга невероятно затягивает, заставляя полностью погрузиться в ту немыслимую борьбу за выживание, которую ведут полярники. И до последнего всё-таки вопреки всему надеешься, что у них получится. Что они найдут выход. Что они дойдут. Эта книга вызывает очень сильные эмоции, которые останутся с вами ещё долго после её прочтения.
Стиль повествования довольно непривычен для современного читателя. Немного стилизованный под 19-й век. Повествование ведётся очень подробно, очень неспешно, автор не опускает самых малейших деталей - от обыденно-бытовых до личностно-психологических. Вы во всех подробностях узнаете, что такое "паковый лёд", чем шлюпка отличается от вельбота и в чём вред плохо запаенных консерв. Но такая дотошность только на первый взгляд кажется избыточной. Она не только показывает, сколько труда автор вложил в книгу (а как исторический роман она более чем на высоте) - именно с её помощью Симмонс добивается такой реалистичности, такой осязаемости всего описанного. Правда, надо признать, что в некоторых местах (особенно в середине книге) повествование всё же несколько провисает. Отдельное предупреждение для тех, кто не выносит кровь/кишки/грязь - ко всему этому (включая препарирование трупов, описание симптомов болезней и многочисленным упоминаниям чисто физиолгических подробностей) вышеупомянутая дотошность тоже относится. Сцен насилия немного - но почти все они действительно очень страшные и реалистичные.
Большой плюс книги - в книге много повествующих персонажей, чьи главы сменяют друг друга. Некоторые POVы проходят с начала и до конца книги, другим досталось всего две-три главы. Но все они - живые люди, совершенно по-разному воспринимающие происходящее. Это ещё в разы увеличивает объемность и атмосферичность книги. В этом плане (как и в плане мрачно-гнетущей атмосферы) "Террор" можно, пожалуй, сравнить с "Песней льда и огня" Дж. Мартина - несмотря на разницу жанра.

Сюжет

Сюжет
Несмотря на неспешный стиль повествования, сюжет развивается очень интересно и динамично. Временами замедляется, временами набирает просто бешеные обороты. Пару раз преподносит действительно неожиданные сюрпризы. Отлично работает то, что динамика здесь, с одной стороны, внешняя (возникновения новых трудностей, постоянно возобновляющиеся нападения таинственного зверя), так и внутренняя - характеры персонажей постоянно меняются, эволюционируют, раскрываются по-новому, и за этим следить, пожалуй, интереснее всего.
Замечательно показаны взаимоотношения внутри замкнутого коллектива, вынужденного выживать в среде, крайне враждебной для человека. То, как в таких экстремальных условиях раньше или позже выявляется истинная сущность каждого члена экипажа. До тех пор, пока сохраняется сплочённость, командный дух, дисциплина - люди выживают. Как только некоторые начинают пытаться выжить любой ценой, за счёт других - погибают все.
К элементу мистики в сюжете отношение у меня двойственнное. С одной стороны, таинственное НЕЧТО в облике гигантского белого медведя, обладающие совершенно фантастической силой, хитростью и коварством, словно злой рок преследующее и без того загнанных в ловушку моряков (честное слово, иногда хотелось закричать - "Да оставь ты их в покое! Разве недостаточно того, через что они и так уже прошли!!") описано в лучшем стиле хороших мистических ужастиков. Почти каждое его появление действительно страшно. Многие повышают градус трагизма, и без того высокий, просто до запредельности. Во время многих я чуть было не плакала - например, на сцене гибели морских пехотинцев, слишком поздно заметивших "странную глыбу льда, которой раньше на берегу не было" или гибели самого Франклина, который до последнего, утопая в ледяной воде, придумывал, как будет рассказывать жене и дочерям, как он выплыл и в очередной раз чудесным образом спасся - пока ему не оторвали голову. С другой стороны - не понравилось, как Симмонс в конце концов всю эту мистику объяснил. И дело не в том, что я не верю в возможность существования духов природы (хотя экскурс в эскимосскую мифологию как-то не впечатлил). Просто... Я не могу смириться с тем, что, по мнению автора, моряки и офицеры "Террора" и "Эребуса" - люди, постоянно восхищавшие меня своим мужеством - должны были поплатиться своими жизнями за то, что вторглись в мир дикой природы со своими понятиями цивилизованных людей. Не считаю, что цивилизация и природа враждебны друг другу изначально и непреодолимо. Не особо склонна восторгаться той жизнью на лоне природы, которую ведут местные эскимосы - чьё умение выживать неоднократно противопоставляется европейцам. Я - за музыкальные шкатулки и книги, которые люди тащат с собой даже на Северный Полюс, за философские беседы полуголодных людей у замерзающего корабля. Иными словами - за цивилизацию со всеми её пороками и прелестями. Всё это чисто субъективно, конечно. Но вот так я это чувствую. Так что последние 50 страниц книги (несмотря даже на некий хеппи-энд с неожиданным спасением одного из моих самых любимых персонажей) прочитала с трудом и без особого удовольствия.
Видно, я бесконечно мстительный, бесконечно испорченный и бесконечно тупой человек - но лично я любой ценой попыталась бы отомстить твари, страшным способом убившей большинство моих друзей, даже если бы выяснилось, что она, оказывается, древний бог, воплощение мудрости и мировой гармонии и все её действия абсолютно оправданы. И никакая сила на свете не заставила бы меня жить с ней в какой-то "гармонии".

Любимые сцены

Любимые сцены
В данном случае я бы вместо "любимые" скорее употребила бы "самые сильные". Потому что сцен, оставляющих действительно положительные впечатления, очень мало. Да и то большинство из них стирается из-за того, что сразу после них следует очередная жуть.
Итак, самые сильные сцены (да, я ненормальная - почти во всех описывается чья-то смерть):
1. Смерть сэра Джона Франклина. Про неё я уже упоминала. Пробирающая до костей сцена гибели человека, который до последнего НАДЕЯЛСЯ.
«Благодарю Тебя, Господи Иисусе…»
Подавив искушение закричать, сэр Джон забил по воде руками и принялся перемещаться по нижней поверхности льда, словно карабкаясь по стене. Снизу паковый лед был неровным: порой выступал вниз, в воду, не оставляя ни тончайшей воздушной прослойки, а порой отступал на пять-шесть дюймов вверх, позволяя поднять над водой почти все лицо.
Несмотря на пятнадцатифутовую толщу льда над ним, сэр Джон видел тусклый свет — голубой свет, свет Господен, — преломленный шероховатыми гранями ледяных выступов всего в нескольких дюймах от глаз. Слабый дневной свет проникал сюда через прорубь — погребальную прорубь Гора, — в которую его только что швырнули.
«И теперь, мои милые леди, моя дорогая Джейн, мне оставалось лишь найти путь к этой маленькой проруби — сориентироваться на местности, так сказать, — но я знал, что счет времени идет на минуты…»
Не на минуты, а на секунды. Сэр Джон чувствовал, как ледяная вода неумолимо вымораживает из него жизнь. И с ногами творилось что-то ужасное. Он не просто не чувствовал ног — он чувствовал полное их отсутствие. И морская вода имела привкус крови.
«А затем, леди, Всемогущий Господь указал мне свет…»
2. Большой венецианский карнавал. Сцена, которая не могла не порадовать сердце давней поклонницы Эдгара По. Моряки, чтобы развлечься в свою вторую зимовку во время полярной ночи, обрекающей их на вынужденное бездействие, решили, по примеру одной предыдущей экспедиции, устроить бал-маскарад на льду. К сожалению, один из матросов, устраивающих декорации, оказался ещё более ярым поклонником По, чем я сама, и устроил павильоны по образу и подобию комнат из замечательного рассказа "Маска багряной смерти". Повторение книжной трагедии не заставило себя ждать. Появление медведя-монстра, которого сначала приняли за ещё одну маску - и вслед за тем очередные зверские убийства, всеобщая паника и пожар в павильонах, унесший многие жизни (в том числе и трёх из четырёх врачей экспедиции). Феерично-жутко.
3. Убийство лейтенанта Ирвинга. Смерть, которую я пережила хуже всего. И не только потому, что это был мой самый любимый персонаж. Из всех смертей, описанных на страницах книги, эта - самая жестокая и несправедливая. И самая жуткая. Здесь убивал не монстр. Здесь человек убивал человека - даже не за то, что тот сделал, а за то, что мог сделать.
4. Экскимоска у тела лейтенанта Ирвинга. Отметила особо, хотя саму эскимоску (единственного женского персонажа на всю книгу, кроме тех, кто мелькал во флэшбэках) не люблю, а обе связанные с ней любовные линии меня откровенно угнетали (хорошо хоть, её отношения с Ирвингом так и остались односторонними и платоническими). Но эта сцена, когда она с риском для жизни проскользнула в лагерь, в палатку где лежала тело(после бойни, которые только что учинили белые над её родом, по ошибке именно их заподозрив в убийстве лейтенанта!) лишь для того, чтобы попрощаться и положить под голову зелёный шёлковый платок, который Ирвинг ей когда-то подарил... И как капитан, как раз случайно заглянувший внутрь, не приказал её убить, а отпустил, потому что понял, что такое лицо не может быть у человека, участвовавшего в убийстве... Ну романтик я всё-таки. Романтик. Неисправимый.
5. Доктор Гудсер читает лекцию, как лучше разделывать и поедать трупы. Замечательный образчик чёрного - ОЧЕНЬ чёрного юмора. И самообладания великолепного доктора, сумевшего - пусть и совсем ненадолго - пристыдить и высмеять людей, которые вскоре собираются заняться каннибализмом (но при этом до последнего это скрывают, даже от самих себя).
6. Покушение на капитана Крозье
Переломный момент сюжента. После которого надежды действительно не осталось. Или же как мерзавцы и идиоты - решившие, что дисциплина им ни к чему и вообще они должны мстить за какие-то вымышленные обиды - убивают единственного человека, который мог бы ещё спасти экспедицию. Совершенная неожиданность (ждала многого - но не ТАКОГО). Поразительный контраст между мужеством, выдержкой и хладнокровием одних (даже перед лицом неминуемой смерти) - и подлостью и трусостью других.
И раскрывшийся позже огромный-огромный бонус - капитану (несмотря на несколько огнестрельных ранений, жуткий холод, огромную потерю крови и т.д. таки удалось спастись и в буквальном смысле уползти. Доказательство того, что персонажа всегда можно спасти - было бы желание.
7. "Последний поход" банды Хикки.
Лично для меня - кульминация романа. Шайка, наполовина состоящая из мерзавцев, наполовину - просто из отчаявшихся, слабовольных и смертельно изголодавшихся людей, откалывается от остатков экспедиции, движимая навязчивой идеей, что вместо того, чтобы двигаться дальше и по возможности достигнуть берега Канады, следует вернуться обратно к кораблю и оставленным там запасам продовольствия, которые невозможно было взять в долгий путь (что они собирались делать дальше, когда и те будут съедены - непонятно, но, думаю, в таких категориях они и не мыслили). Обрекают тем самым на гибель и себя, и товарищей, которых бросили. В пути происходит много чего интересного и жуткого. Главарь банды окончательно слетает с катушек и провозглашает себя сначала королём, а потом и вовсе богом. Убивает одних своих "подопечных", чтобы накормить других. Устраивает прилюдные расчленения умерших... Предельная деградация человека. Совершенно сюреаллистичная сцена, когда замерзающий безумец сидит посреди метели, и радостно думает о том, что в любой миг может воскресить всех окружающих мертвецов и даже зажечь на небе новые звёзды. И, в конце концов, даже снежный монстр не смог сожрать конопатчика Хикки. В буквальном смысле побоялся отравиться.

Персонажи

Персонажи
Как я уже говорила, в книге очень много интересных, запоминающихся персонажей, и рассказать обо всех просто не представляется возможным. Так что я отмечу только тех, кто по каким-либо причинам особенно "зацепил".
1. Лейтенант Джон Ирвинг
С самого начала и до того момента, когда его убили, оставался моим самым любимым персонажем. Совсем ещё молодой офицер, храбрый, находчивый, умело справляющийся со своими обязанностями - но при этом по-юношески романтичный, и даже стеснительный. Влюбился в подобранную командой немую эскимоску - и, хотя временами меня эта любовная линия раздражала, временами она наоборот была очень трогательной (например, как лейтенант всё время сопровождал "леди Немую" во время её прогулок по палубе, вместо того, чтобы отогреваться в перерывах между дежурствами - лишь бы с ней ничего не случилось). Любопытен, находчив и наблюдателен, благодаря чему первым находит разгадку сразу двух ключевых для сюжета тайн - связи между эскимосами и снежным чудовищем и (на свою беду) постыдную тайну главного злодея книги. Но, к несчастью, в первом случае из-за боязни выставить себя дураком и любви к эскимоске, во втором случае из-за своих принципов и отвращения к доносам - не делится своими открытиями с остальными, или же недостаточно настаивает на том, чтобы к его мнению прислушались. За это и поплатился - своей жизнью. Хоронили его в парадном мундире с золотыми пуговицами, которые Ирвинг - оптимист! - зачем-то взял даже в полярную экспедицию.
С ним связано больше милых моментов, чем с остальными. Две цитаты из той главы, где Ирвингу чуть было не удаётся спасти экспедицию, установив успешный контакт с группой эскимосов:

В отчаянии лейтенант указал на первого пса в упряжи, который по-прежнему лаял и рычал, удерживаемый стариком, немилосердно лупившим его палкой.
— Собака, — сказал Ирвинг. — Собака.
Эскимос, стоявший ближе всех к Ирвингу, рассмеялся.
— Киммик, — отчетливо произнес он, тоже указывая на пса. — Тунок. — Мужчина потряс головой и хихикнул.
Ирвинг, хотя и дрожавший от холода, почувствовал тепло, разлившееся в груди. Он чего-то достиг. Для обозначения лохматого пса эскимосы использовали либо слово «киммик», либо слово «тунок», либо оба. Он указал на сани.
— Сани, — твердо заявил он.
Десять эскимосов уставились на него. Юная женщина прикрыла лицо руками в рукавицах. У старухи отвисла челюсть, и Ирвинг увидел во рту у нее один зуб.
— Сани, — повторил он.
Шесть мужчин, стоявших впереди, переглянулись. Наконец эскимос, выступавший в роли собеседника Ирвинга, сказал:
— Камотик?
Ирвинг радостно кивнул, хотя понятия не имел, установилось ли уже между ними понимание. Вполне возможно, мужчина сейчас поинтересовался, не хочет ли он, чтобы его проткнули гарпуном. И все же младший лейтенант невольно расплылся в улыбке. Почти все эскимосы — кроме мальчика, старика, продолжавшего колотить пса, и мужчины без капюшона, с ремнем и мешочком на груди, — заулыбались в ответ.
— Вы случайно не говорите по-английски? — спросил Ирвинг, сознавая, что несколько запоздал с вопросом.
Эскимосы смотрели на него, улыбались и молчали.
Ирвинг повторил вопрос на своем школьном французском и на чудовищном немецком.
Эскимосы продолжали улыбаться и пристально смотреть на него.
Ирвинг присел на корточки, и шестеро мужчин тоже присели на корточки. Они не стали садиться на обледенелые камни, хотя поблизости находилось несколько удобных валунов. После стольких месяцев, проведенных в этом холодном краю, Ирвинг хорошо их понимал. Он по-прежнему хотел узнать чье-нибудь имя.
— Ирвинг, — сказал он, снова дотрагиваясь до своей груди. Он указал рукой на ближайшего мужчину.
— Инук, — сказал мужчина, дотрагиваясь до своей груди. Он проворно стянул рукавицу зубами и поднял правую руку. На ней не хватало мизинца и безымянного пальца. — Тикеркат. — Он снова широко улыбнулся.
— Рад познакомиться с вами, мистер Инук, — сказал Ирвинг. — Или мистер Тикеркат. Очень рад познакомиться с вами.

Затем, пока все сидели на корточках, орудовали ножами и жевали, состоялась процедура общего знакомства. Тикеркат принялся представлять Ирвингу своих товарищей и одновременно жестами объяснять значение каждого имени — если имена имели значение, — но потом мужчины включились в происходящее и стали сами разыгрывать пантомимы, раскрывающие смысл своих имен. Происходящее напоминало веселую детскую игру.
— Талириктуг, — медленно проговорил Тикеркат, подаваясь к своему соседу, молодому человеку с бочкообразной грудной клеткой. Двупалый схватил товарища за плечо и сжал, издав возглас вроде «а-ей-и!», а потом согнул в локте собственную руку, словно сравнивая свои бицепсы с более развитыми бицепсами другого мужчины.
— Талириктуг, — повторил Ирвинг, задаваясь вопросом, значит ли это «Большие Мускулы», или «Сильная Рука», или что-нибудь в таком духе.
Следующего мужчину, ростом пониже, звали Тулукаг. Тикеркат стянул у него с головы капюшон парки, показал на черные волосы и помахал руками, изображая летящую птицу.
— Тулукаг, — повторил Ирвинг и вежливо кивнул мужчине, продолжая жевать. Он предположил, что, возможно, это значит «ворон».
Четвертый мужчина стукнул себя кулаком по груди, прорычал «Амарук», а потом запрокинул голову назад и завыл.
— Амарук, — повторил Ирвинг и кивнул. — Волк, — подумал он вслух.

2. Доктор Гарри Гудсер
Второй самый любимый персонаж. Великой души человек и настоящий Врач, делавший всё возможное и невозможное, чтобы спасти ввереных его попечению людей и даже перед своей смертью больше всего винивший себя в том, что преступил клятву Гиппократа и не лечил должным образом одного из подручных похитившей его шайки злодеев. Его принципы настолько непоколебимы, что он скорее поплатится здоровьем или жизнью, чем нарушит их - и при этом ничуть этим не гордится даже перед самим собой. При этом обладетель здорового и местами весьма чёрного юмора. Немного философ, временами проявляет это не к месту. Всё время путешествия ведёт весьма подробный дневник, пишет в нём каждый день, что бы ни случилось - и пишет буквально до последней секунды своей жизни.
Под конец книги ему хочется просто поклониться. Живое доказательство того, что человек в любых условиях может остаться Человеком.
Снова несколько цитат (осторожно, в одной графическое описание расчленения трупов):

Хикки поднял пистолет и наставил врачу в левый глаз.
— Если от твоих лекарств Магнуса хотя бы стошнит и уж тем более, если сейчас ты вытащишь из своей поганой сумки скальпель или любой другой режущий инструмент, клянусь Богом, я отстрелю тебе яйца и не дам тебе умереть, покуда ты не сожрешь их. Ты понял, доктор?
— Я понял, — сказал Гудсер. — Но все мои последующие действия обусловлены клятвой Гиппократа. — Он извлек из сумки пузырек с мерной ложкой и налил в нее немного жидкого морфина. — Выпейте это, — обратился он к верзиле.

— Джордж, — обратился помощник конопатчика к Томпсону, стоявшему за капитаном, — Крозье носит пистолет в правом кармане шинели. Вытащи его. Дики, принеси мне пистолет. Если Крозье шевельнется, убей его.
Томпсон вынул пистолет, в то время как Эйлмор держал капитана под прицелом присвоенного дробовика. Потом Эйлмор приблизился, взял пистолет и коробку патронов, найденную Томпсоном, и попятился прочь, снова подняв дробовик. Он пересек залитое лунным светом пространство и отдал пистолет Хикки.
— Все эти неизбежные горести и беды существования, — внезапно сказал доктор Гудсер. — Зачем людям добавлять к ним новые? Почему представители нашего вида всегда должны принимать на себя полную меру страданий, ужаса и бренности существования, предначертанных Богом, а потом усугублять свое положение? Вы можете ответить мне на этот вопрос, мистер Хикки?
Помощник конопатчика, Мэнсон, Эйлмор, Томпсон и Голдинг уставились на врача так, словно он вдруг заговорил на арамейском.
То же самое сделал и другой единственный живой человек здесь, Френсис Крозье.

А теперь я хочу сделать настоящее признание.
В первый и последний раз за все годы врачебной практики я лечил пациента не в полную меру своих возможностей.
Я говорю, разумеется, о бедном мистере Магнусе Мэнсоне.
Мой первоначальный диагноз касательно двух пулевых ранений являлся ложью. Да, действительно, пули были малого калибра, но, надо полагать, крохотный пистолет был заряжен значительным количеством пороха, ибо обе пули, как мне стало понятно в ходе первого же осмотра, пробили слабоумному великану кожу, слой мышечной ткани и стенку брюшной полости.
После первого же осмотра я знал, что пули находятся либо в желудке, либо в селезенке, либо в печени, либо в другом жизненно важном органе мистера Мэнсона и что его жизнь зависит от тщательного обследования и срочной операции по удалению пуль.
Я солгал.
Если ад существует — во что я больше не верю, ибо эта Земля с некоторыми обитающими на ней людьми сама по себе является адом, достаточно страшным для любой Вселенной, — я буду заслуженно низвергнут в самый нижний круг оного.

Гудсер по рассеянности вышел из палатки в очках и сейчас снял их и принялся неторопливо протирать мокрые стекла окровавленной полой своего шерстяного жилета. Невысокий и щуплый, с по-детски пухлыми губами и скошенным подбородком, лишь частично прикрытым курчавой бородкой, которая отросла под жидкими бакенбардами, Гудсер казался совершенно спокойным. Он снова водрузил очки на нос и посмотрел на Хикки и стоявших за ним мужчин.
— Мистер Хикки, — негромко промолвил он, — я благодарен вам за великодушное предложение спасти мою жизнь, но должен вам заметить, что вы не нуждаетесь во мне для того, чтобы осуществить задуманное, а именно расчленить тела ваших товарищей с целью обеспечить себя запасом мяса.
— Я не… — начал Хикки.
— Даже дилетанту не составляет труда освоить диссекционную анатомию, — перебил Гудсер достаточно громким голосом, чтобы заставить помощника конопатчика замолчать. — Когда один из джентльменов, взятых вами в качестве личного запаса пищи, умрет — или когда вы поможете ему умереть, — вам нужно всего-навсего заточить нож поострее и начать резать.
— Мы не собираемся… — проорал Хикки.
— Но я настоятельно рекомендую вам прихватить с собой пилу, — возвысив голос, продолжил Гудсер. — Одна из пил мистера Хикки вполне подойдет вам. Ножом вы легко отсечете пальцы и срежете мясо с голеней, бедер и живота, но вам наверняка понадобится пила, чтобы отделить от туловища руки и ноги.
— Черт вас побери! — истерически выкрикнул Хикки.

Его предсмертная записка. Знаю, что длинно. Но просто не в силах не запостить.

Когда окло мсца назад Рзбушвалас пурга, я взблагдрил Бга.
Тгда кзалсь, что мы и впрвду сумем дбратся до лагеря. Казалсь, что мистер Хикки победил. Мы находлись — мне кажтся — менее чем в двдацти млях отт лагеря и преодлевали 3 или 4 миили в день при хршей погде, кгда рзразлась првая зтяжная снжная буря.
Если Богг сущствует… я… блгадрю тбя, миллый Боже.
Снег. Тьма. Ужасни ветр день и ноч.
Даже те, кто мгли хдить, болше не мгли тщщить сани и брсили упрж. Палатки пвалило ветрм, потом унессло проч. Темп-ратура упала до мнус 50.
Зима ударила как молотт Божего гнева, и мистру Хиики ничеего не оствалось, кроме как натянут брезентвые плотнищ-ща по бртам своего крлвского полбаркса и перстрелять пловину людей, чтобы накрмит дргую полвину.
Некоторые убжали в пргу и умерли.
Некотрые остались и были зстрелены.
Нктрые Замрзли досмрти.
Нктр ссъели другх и всеравно умрли.
Мистер Хикки и митсер Мэснсонн сидят там в свое лодке на ветру. Я незнаю наверное, но думаю, что мисстер Мэнсин ужже умер.
Я убил его.
Я убл людей, ктрых оставл в лагре Спасения.
Мне так жаль.
Мне так жаль.
Всю свою жзнь, мой брат знает, какбы мне хотелсь, чтобы мойбрат был здес сечас, Тмасс знает, всю свою жзн я лбил Платона и Диалоги Сократа.
Как в случае с вликим Сокатом, толко я совсем невликий, яд, вплоне мной заслужженыи, рспространяется помоему телу и члены мои немеют м мои пльцы — пальцы хрурга — деревенеют.
Как рад
Напел запеку, сечае ириколтую к моей грудди
СЪЕШТЕ БРЕННЫЕ ОСТАНКИ ДОКТРА ГАРРИ Д. С. ГУУДСЕРА КОЛИ ВАМ УГГОДНО
ЯДД вэтих КОСТЯХ И ПОЛТИ УББЪЕТ ИВАС ТОЖЕ
люди в ла Спасе Томнас,
если мой днвник найду и прочита
Мне очень жаль. Я
сделал все, что мог но так и не
Раны митсера Мснспа Я НE РАСКА
Да храни Бг ЛЮде

3. Капитан Френсис Крозье
Среди трёх руководителей экспедиции именно Френсис Крозье - выходец из простонародья, которого поэтому в весьма недемократичном военном британском флоте по службе обходили все, кто только может, нелюдимый, сварливый, почти хронический алкоголик с абсолютно неустроенной личной жизнью - единственный показал себя как настоящий командир, способный до последнего поддерживать жесткую дисциплину и всеми силами спасать людей, не делая при этом ни малейших поблажек их слабостям. Когда это стало настойчивой необходимостью, собственными усилиями справился и со своей алкогольной зависимостью и со склонностью к затяжным депрессиям. Никогда никого не грузит своими проблемами и сомнениями - однако именно поэтому даже больше других высших офицеров подвержен "командирскому проклятью" одиночества. Впрочем, друзья у него всё же есть (тот же доктор Гудсер, к примеру), и ради них этот немногословный и замкнутый человек готов на всё. Феноменально упрям - скорее даже упёрт - благодаря чему верит в спасение даже тогда, когда все остальные отчаиваются. Если кто и мог спасти экспедицию, так это он. И не его вина, что не получилось.
Человек, которого хочешь-не хочешь, а будешь уважать. Живое воплощение того, что дисциплина жизненно необходима.
Вот только конец его истории вызывает у меня одно сплошное недоумение. Возникло впечатление, что автор, совершив невероятное спасение персонажа, заодно уж не менее невероятным образом переделал ему весь характер. Конечно, всё это ради доказательства авторской идеи... и всё-таки весьма странно и как-то неверибельно.
И вновь - парочка цитаток:
"Порой — особенно, когда стонет лед, — Френсис Родон Мойра Крозье сознает, что военный корабль «Террор» для него жена, мать и невеста. иные разы — еще позже ночью, когда стоны льда перерастают в пронзительные крики, — Крозье кажется, будто корабль превратился в его тело и разум. Там, за стенками корпуса, смерть. Вечная стужа. Здесь, на корабле, даже затертом льдами, продолжается пульсация тепла, разговоров, движения и здравого смысла — пускай сколь угодно слабая.".

«Мои люди!»
Только через несколько дней нестерпимой боли, проведенных частично в беспамятстве, частично в сознании и в полной уверенности, что Безмолвная режет его на кусочки, Крозье вспоминает, что в него стреляли.
Он просыпается в темноте, которую рассеивает лишь слабый свет луны или звезд, проникающий в узкие щели между туго натянутыми шкурами. Эскимосская девушка спит рядом с ним, согреваясь теплом его тела и отдавая ему свое тепло, и оба они голые. Крозье не испытывает ни слабейшего сексуального возбуждения или плотского влечения — ничего, кроме физиологической потребности в тепле. Боль слишком мучительна.
«Мои люди! Я должен вернуться к своим людям! Предупредить их!»

«К сожалению, джентльмены, — сказал Крозье мальчикам в первый день их пребывания на борту (тогда капитан был пьян сильнее обычного), — вы заметите, коли посмотрите вокруг, что ни на „Терроре“, ни на „Эребусе“ — флагманский корабль капитана сэра Джона стоит на якоре вон там, — так вот, вы заметите, что ни на „Терроре“, ни на „Эребусе“, хотя оба были построены как линейные суда, джентльмены, нет ни одной пушки. Мы безоружны, как новорожденный младенец, — если не считать мушкетов и дробовиков. Безоружны, как чертов Адам в своем чертовом костюме Адама. Другими словами, джентльмены, вы, знатоки артиллерийского дела, нужны нам в этой экспедиции как собаке пятая нога».
Сарказм Крозье в тот день не охладил энтузиазма молодых артиллерийских офицеров — Ирвинг и двое других пуще прежнего загорелись желанием отправиться на несколько зим мерзнуть во льдах. Конечно, дело происходило теплым майским днем в Англии в 1845 году.


4. Лейтенант Джордж Ходжсон
В отличие от вышеперечисленных - людей, которых уважаешь, чьей силой духа восхищаешься - лейтенант Ходжсон человек слабый, малодушный, безвольный. Обречённый на то, чтобы стать бессмысленным орудием в руках главзлодея и прикрытием для организованного мятежа - а после быть выброшенным за ненадобностью. Фактически предал своего школьного друга Ирвинга, когда догадался о том, кто его убил, но ничего никому - из страха. Так что всё, что случилось впоследствии, во многом и его вина. И всё же... Мне необыкновенно жаль этого парнишку, совсем молоденького и совсем запутавшегося. В обычных условиях он наверное смог бы прожить свою жизнь куда более достойно- в конце концов, не все же рождаются с железным характером.
В любом случае, хотя бы умереть он смог достойно.

В последние дни я вспоминал подробности признания, сделанного мне молодым Ходжсоном в палатке несколько недель назад, в ночь накануне его смерти от руки мистера Хикки.
Лейтенант прошептал:
— Прошу прощения за беспокойство, доктор, но мне нужно сказать кому-нибудь о своем глубоком раскаянии.
Я прошептал в ответ:
— Вы не католик, лейтенант Ходжсон. А я не ваш духовник. Спите и не мешайте спать мне.
Ходжсон настаивал:
— Я еще раз прошу прощения, доктор. Но мне необходимо сказать кому-нибудь, как глубоко я раскаиваюсь, что предал капитана Крозье, который всегда был добр ко мне, и позволил мистеру Хикки захватить вас в плен. Я искренне раскаиваюсь и безумно сожалею о случившемся.
Я лежал молча, не произнося ни слова, никак не откликаясь на слова мальчика.
— С самого дня гибели Джона… в смысле лейтенанта Ирвинга, моего близкого друга еще по артиллерийскому училищу, — упорно продолжал Ходжсон, — я не сомневался, что убийство совершил помощник конопатчика Хикки, и испытывал перед ним ужас.
— Почему же вы примкнули к мистеру Хикки, если считали его таким чудовищем? — прошептал я в темноте.
— Я… боялся. Я хотел быть на его стороне именно потому, что он такой страшный человек, — прошептал Ходжсон.
А потом мальчик расплакался.
— Как вам не стыдно, — сказал я.
Но я обнял плачущего мальчика и похлопывал по спине, пока он не уснул.
На следующее утро мистер Хикки собрал всех и приказал Магнусу Мэнсону поставить лейтенанта Ходжсона на колени перед ним. Сам же помощник конопатчика, размахивая пистолетом, объявил, что он, мистер Хикки, не намерен терпеть бездельников в своей команде, и еще раз объяснил, что все добросовестные люди будут сытно питаться и останутся в живых, в то время как все лодыри умрут.
Потом он приставил длинный ствол пистолета к затылку Джорджа Ходжсона и вышиб ему мозги.
Я должен сказать, что перед смертью мальчик держался мужественно. Все то утро он не выказывал ни малейшего страха. Последнее, что он сказал перед выстрелом, было: «Пошел к черту».
Мне бы хотелось встретить смерть столь же мужественно. Но я точно знаю, что у меня так не получится.


Нелюбимые, но запомнившиеся персонажи:
1. Леди Немая (она же Леди Безмолвная)
Немая эскимоска, которую экспедиция подобрала при весьма трагичных обстоятельствах. Окутана тайной. Мистически - и весьма своеобразно - связана с духом-медведем. Главный - и, считай, единственный - женский персонаж за весь роман. В неё влюблён один мой любимый персонаж, второму же она под конец книги весьма целеустремлённо устраивает личное счастье и даже рожает двух прелестных ребятишек. Но, несмотря на всё это... Пожалуй, единственный персонаж, который показался скучным и пустым. Понравился только один связанный с ней момент - я о нём уже упоминала.
Должно быть, всё дело в том, что именно Леди Безмолвная - воплощение авторского идеала "природного" человека, который я нисколько не разделяю.

2. помошник конопатчика Корнелиус Хикки
Он же Главный Злодей. Виновник смерти ВСЕХ моих любимых героев. Давно мне никакого персонажа так сильно не хотелось убить собственными руками - причём желательно, несколько раз. Куда худший монстр, чем дух-медведь. При полном физическом тщедушии, занимая совершенно незначительную должность помошника конопатчика, настолько умело манипулирует людьми, что в конце концов становится главой вполне успешнго бунта. Убивает с удовольствием, проявляя при этом одновременно удивительное коварсто и чудовищную жестокость. Идейный вдохновитель каннибализма. Умер, считая себя Богом.

Однако сегодня ночь стояла холодная и тихая. Ярко сияли звезды — вообще-то Хикки знал названия некоторых зимних созвездий, сейчас появившихся в небе, но сегодня не мог отыскать даже Большую Медведицу, — и Он спокойно сидел себе на корме своей лодки, надежно защищенный от холода теплым бушлатом и шерстяной шапкой, положив руки в перчатках на планшири, устремив неподвижный взгляд вперед, в сторону лагеря и даже далекого корабля. Он доберется туда, когда решит воскресить своих упряжных животных. Он думал о минувших месяцах и годах и дивился предопределенному чуду своего превращения в бога.
Корнелиус Хикки не сожалел ни о каких событиях своей прошлой, преходящей жизни. Он делал то, что должен был делать. Он воздал по справедливости надменным ублюдкам, которые по глупости своей смотрели на него свысока, и явил всем проблеск своего божественного света.

О чём же всё это? Или же то, что принято называть смыслом

О чём же всё это? Или же то, что принято называть смыслом
О том, какой иной раз была цена великих географических открытий. О том, что в важном деле каждая мелочь может или спасти, или погубить. О том, что именно в ситуациях на грани жизни и смерти каждый стоит перед выбором - или вовсе перестать быть человеком, или стать Человеком.
Мне было бесконечно, мучительно больно читать эту книгу. Мне отчаянно хотелось, чтобы все эти люди выжили и вернулись домой. Я злилась на автора всякий раз, когда он кого-то "убивал" - потому что каждый раз я как будто становилась свидетелем того, как умирает живой человек... И всё-таки я не назову эту книгу совершенно безысходной. В неё есть вера в человека. Не идеализированная, а настоящая - трудная и встраданная. Ведь жизнь - это на самом деле много большее, чем просто физическое выживание. А среди моряков и офицеров "Эребуса" и "Террора" тех, кто из-за пережитых испытаний и лишений окончательно потерял человеческий облик, оказалось гораздо меньше, чем тех, кто до конца остался верен себе и умер с достоинством и мужественно.
И - самое главное - эта книга является прекрасным поводом испытать и себя самого. Кем бы стал ты - оказавшись там и тогда? Смог бы, шатаясь от голода, на ледяном ветру, целыми днями тащить сани, на которых не только всё уменьшающиеся запасы продовольствия - но и твои раненые и больные товарищи, некоторые из которых почти наверняка всё равно умрут? Смог бы не обвинять в своих несчастьях других? Смог бы шутить даже перед лицом самой смерти? Позволил бы отрезать себе пальцы - один за другим - лишь бы не делать то, что считаешь преступным? Лично я - не знаю ответа ни на один из этих вопросов.

@темы: книги, Арктика, впечатления, "Террор", рецензия, Симмонс

---

Нормальные люди флудят картинками, а я вот - стихами. К счастью, хотя бы не собственного сочинения.
Максимилиан Волошин - один из моих любимых русских поэтов. Серебряный век - это вообще такая моя большая любовь длинной в жизнь, но именно к Волошину у меня сложилось какое-то особое отношение. Быть может, потому что он далеко не так известен, как некоторые другие. При том, что по своим литературным достоинствам его стихи нисколько не уступают творениям его собратьев по перу. А я обычно трепетно отношусь ко всему незаслуженно обиженному.
Но, скорее всего, дело в том, что у него много - в разы больше, чем у других - стихов на историческую тему. Точнее, они историко-философские. А это как раз для меня самое-самое. Я вообще в этом плане какой-то странный человек. Стихи про природу - чисто про природу - не люблю, едва выношу. Про любовь - иногда приходит настроение почитать, но большей частью утомляет своей повторяемостью и претензиями на то, что "романтическая любовь - смысл жизни человека, а кто так не считает, мерзавец и рыба мороженая". А вот что-нибудь военное или историческое (причём не только стихи - к посмотреть/почитать относится в ещё большей степени) - всегда пожалуйста.
Так что вот покидаю я немножко. Себе на память.

Сначала - немного про Французскую революцию.

"Две ступени"

1. Взятие Бастилии

(14 июля)

«14 juillet 1789. — Riens».
Journal de Louis XVI1

Бурлит Сент-Антуан. Шумит Пале-Рояль.
В ушах звенит призыв Камиля Демулена.
Народный гнев растёт, взметаясь ввысь, как пена.
Стреляют. Бьют в набат. В дыму сверкает сталь.

Бастилия взята. Предместья торжествуют.
На пиках головы Бертье и де Лоней.
И победители, расчистив от камней
Площадку, ставят столб и надпись: «Здесь танцуют».

Король охотился с утра в лесах Марли.
Борзые подняли оленя. Но пришли
Известья, что мятеж в Париже. Помешали…

Сорвали даром лов. К чему? Из-за чего?
Не в духе лёг. Не спал. И записал в журнале:
«Четырнадцатого июля. — Ни-че-го».


Дата написания: 12 декабря 1917 год


2. Взятие Тюильри

(10 августа 1792 г.)

«Je me manque deux batteries pour
balayer toute cette canaille la».2

(Мемуары Бурьенна. Слова Бонапарта)

Париж в огне. Король низложен с трона.
Швейцарцы перерезаны. Народ
Изверился в вождях, казнит и жжёт.
И Лафайет объявлен вне закона.

Марат в бреду и страшен, как Горгона.
Невидим Робеспьер. Жиронда ждёт.
В садах у Тюильри водоворот
Взметённых толп и львиный зев Дантона.

А офицер, незнаемый никем,
Глядит с презреньем — холоден и нем —
На буйных толп бессмысленную толочь,

И, слушая их исступлённый вой,
Досадует, что нету под рукой
Двух батарей «рассеять эту сволочь».

Кратко и ёмко к вопросу о том, оправдано ли было свержение Людовика - и всё, что за ним последовало. К сожалению, не получается у меня жалеть правителей, которые не умели ни править, ни вовремя отречься от власти. Даже если в частной жизни он и был неплохой человек, не понимаю, как это может влиять на его оценку как политического деятеля. До такой степени не понимать ситуацию... «Четырнадцатого июля. — Ни-че-го». Ну что тут ещё сказать.
В то время как Наполеон, действительно, как никто другой, умел чувствовать момент.

Термидор

1

Катрин Тео во власти прорицаний.
У двери гость — закутан до бровей.
Звучат слова: «Верховный жрец закланий,
Весь в голубом, придёт, как Моисей,

Чтоб возвестить толпе, смирив стихию,
Что есть Господь! Он — избранный судьбой,
И, в бездну пав, замкнёт её собой…
Приветствуйте кровавого Мессию!

Се Агнец бурь! Спасая и губя,
Он кровь народа примет на себя.
Един Господь царей и царства весит!

Мир жаждет жертв, великим гневом пьян.
Тяжёл Король… И что уравновесит
Его главу? — Твоя, Максимильян!»


2

Разгар Террора. Зной палит и жжёт.
Деревья сохнут. Бесятся от жажды
Животные. Конвент в смятеньи. Каждый
Невольно мыслит: завтра мой черёд.

Казнят по сотне в сутки. Город замер
И задыхается. Предместья ждут
Повальных язв. На кладбищах гниют
Тела казнённых. В тюрьмах нету камер.

Пока судьбы кренится колесо,
В Монморанси, где веет тень Руссо,
С цветком в руке уединённо бродит,

Готовя речь о пользе строгих мер,
Верховный жрец — Мессия — Робеспьер —
Шлифует стиль и тусклый лоск наводит.


3

Париж в бреду. Конвент кипит, как ад.
Тюрьо звонит. Сен-Жюста прерывают.
Кровь вопиет. Казнённые взывают.
Мстят мертвецы. Могилы говорят.

Вокруг Леба, Сен-Жюста и Кутона
Вскипает гнев, грозя их затопить.
Встал Робеспьер. Он хочет говорить.
Ему кричат: «Вас душит кровь Дантона!»

Ещё судьбы неясен вещий лёт.
За них Париж, коммуны и народ —
Лишь кликнуть клич и встанут исполины.

Воззвание написано, но он
Кладёт перо: да не прейдёт закон!
Верховный жрец созрел для гильотины.


4

Уж фурии танцуют карманьолу,
Пред гильотиною подъемля вой.
В последний раз, подобная престолу,
Она царит над буйною толпой.

Везут останки власти и позора:
Убит Леба, больной Кутон без ног…
Один Сен-Жюст презрителен и строг.
Последняя телега Термидора.

И среди них на кладбище химер
Последний путь свершает Робеспьер.
К последней мессе благовестят в храме,

И гильотине молится народ…
Благоговейно, как ковчег с дарами,
Он голову несёт на эшафот.

Конец революции во всей её красе и ужасе. А мне, кстати, хотелось бы знать, правда ли, как говорится в 3-ей части, Робеспьер мог бы ещё удержать власть - да не стал, следуя своим принципам. Вряд ли, конечно. Но - интересная теория... А Робеспьер вообще очень интересный исторический деятель. К сожалению, большинство из того, что мне доводилось о нём читать, страдает тенденциозностью даже большей, чем это в среднем свойственно исторической литературе. Но, в любом случае, я уважаю людей, у которых есть, во-первых, идеалы, а, во-вторых, целеустремлённое желание добиться их осуществления. Вот только почему, почему почти всегда за "мы хотим изменить мир к лучшему" следует "любой ценой и любыми средствами". И всегда ли так должно быть? Избитый до невозможности - или, иными словами, извечный и неразрешимый вопрос.


А теперь - о нашей отечественной истории.

Русская Революция (Великая и Ужасная, прямо как Гудвин... а если без шуток, то я всерьёз считаю первую половину двадцатого века самыми великими страницами нашей истории - что не мешает им быть одновременно вместить в себя и совершенно невыразимую кровавую жуть).
Стихи Волошина на эту тему ценю особенно, потому что по восприятию и расставленным акцентам ближе всего к моему собственному пониманию, чем всё остальное, что доводилось читать.

Гражданская война

Из цикла «Усобица»

Одни восстали из подполий,
Из ссылок, фабрик, рудников,
Отравленные тёмной волей
И горьким дымом городов.

Другие — из рядов военных,
Дворянских разорённых гнёзд,
Где проводили на погост
Отцов и братьев убиенных.

В одних доселе не потух
Хмель незапамятных пожаров,
И жив степной, разгульный дух
И Разиных, и Кудеяров.

В других — лишённых всех корней —
Тлетворный дух столицы Невской:
Толстой и Чехов, Достоевский —
Надрыв и смута наших дней.

Одни возносят на плакатах
Свой бред о буржуазном зле,
О светлых пролетариатах,
Мещанском рае на земле…

В других весь цвет, вся гниль империй,
Всё золото, весь тлен идей,
Блеск всех великих фетишей
И всех научных суеверий.

Одни идут освобождать
Москву и вновь сковать Россию,
Другие, разнуздав стихию,
Хотят весь мир пересоздать.

В тех и в других война вдохнула
Гнев, жадность, мрачный хмель разгула,
А вслед героям и вождям
Крадётся хищник стаей жадной,
Чтоб мощь России неоглядной
Pазмыкать и продать врагам:

Cгноить её пшеницы груды,
Её бесчестить небеса,
Пожрать богатства, сжечь леса
И высосать моря и руды.

И не смолкает грохот битв
По всем просторам южной степи
Средь золотых великолепий
Конями вытоптанных жнитв.

И там и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
«Кто не за нас — тот против нас.
Нет безразличных: правда с нами».

А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.

Не устаю поражаться, насколько верно схвачена в этих кратких строфах вся суть тех событий. Особого уважения, по-моему, достоин тот выбор, который делает Волошин - не выбирать ни одну из сторон. "Всеми силами своими молюсь за тех и за других..." А ведь мало кто понимает, насколько сложно - не поддаться, не сломитться, выдержать такую линию поведения, не переступив при этом черту между "нейтралитетом" и "приспособленчеством"... Волошин, что характерно, неоднократно подкреплял эти слова делом. В своём доме в Крыму постоянно прятал то "белых", то "красных" - в зависимости от того, кто как раз проигрывал и кого ловили, чтобы расстрелять. Прекрасно сознавая, чем это может обернуться для него самого. Несколько ранее говорила, что бесконечно уважаю идейных людей с убеждениями. И это так. Поэтому я в чём-то всегда восхищалась всеми пламенными и последовательными революционерами (а иногда - даже контрреволюционерами). Но таких, как Волошин - всё равно люблю и уважаю ещё больше.

Террор

Из цикла «Усобица»

Собирались на работу ночью. Читали
Донесенья, справки, дела.
Торопливо подписывали приговоры.
Зевали. Пили вино.

С утра раздавали солдатам водку.
Вечером при свече
Выкликали по спискам мужчин, женщин.
Сгоняли на тёмный двор.

Снимали с них обувь, бельё, платье.
Связывали в тюки.
Грузили на подводу. Увозили.
Делили кольца, часы.

Ночью гнали разутых, голых
По оледенелым камням,
Под северо-восточным ветром
За город в пустыри.

Загоняли прикладами на край обрыва.
Освещали ручным фонарём.
Полминуты работали пулемёты.
Доканчивали штыком.

Ещё недобитых валили в яму.
Торопливо засыпали землёй.
А потом с широкою русскою песней
Возвращались в город домой.

А к рассвету пробирались к тем же оврагам
Жёны, матери, псы.
Разрывали землю. Грызлись за кости.
Целовали милую плоть.

Тут, пожалуй, ничего не скажешь. Жуткая обыденность кошмара.

Голод

Из цикла «Усобица»

Хлеб от земли, а голод от людей:
Засеяли расстрелянными — всходы
Могильными крестами проросли:
Земля иных побегов не взрастила.
Снедь прятали, скупали, отымали,
Налоги брали хлебом, отбирали
Домашний скот, посевное зерно:
Крестьяне сеять выезжали ночью.

Голодные и поползни червями
По осени вдоль улиц поползли.
Толпа на хлеб палилась по базарам.
Вора валили на землю и били
Ногами по лицу. А он краюху,
В грязь пряча голову, старался заглотнуть.
Как в воробьёв, стреляли по мальчишкам,
Сбиравшим просыпь зёрен на путях,
И угличские отроки валялись
С орешками в окоченелой горстке.

Землю тошнило трупами, — лежали
На улицах, смердели у мертвецких,
В разверстых ямах гнили на кладбищах.
В оврагах и по свалкам костяки
С обрезанною мякотью валялись.
Глодали псы оторванные руки
И головы. На рынке торговали
Дешёвым студнем, тошной колбасой.
Баранина была в продаже — триста,
А человечина — по сорока.
Душа была давно дешевле мяса.
И матери, зарезавши детей,
Засаливали впрок. «Сама родила —
Сама и съем. Ещё других рожу»…

Голодные любились и рожали
Багровые орущие куски
Бессмысленного мяса: без суставов,
Без пола и без глаз. Из смрада — язвы,
Из ужаса поветрия рождались.
Но бред больных был менее безумен,
Чем обыденщина постелей и котлов.

Когда ж сквозь зимний сумрак закурилась
Над человечьим гноищем весна
И пламя побежало язычками
Вширь по полям и ввысь по голым прутьям, —
Благоуханье показалось оскорбленьем,
Луч солнца — издевательством, цветы — кощунством.

Пожалуй, ещё более страшное, чем предыдущее. Но об этом НАДО писать. И надо знать, что так всё и было.
Дата написания: 13 января 1923 год

Бойня

Из цикла «Усобица»

Отчего, встречаясь, бледнеют люди
И не смеют друг другу глядеть в глаза?
Отчего у девушек в белых повязках
Восковые лица и круги у глаз?

Отчего под вечер пустеет город?
Для кого солдаты оцепляют путь?
Зачем с таким лязгом распахивают ворота?
Сегодня сколько? полтораста? сто?

Куда их гонят вдоль чёрных улиц,
Ослепших окон, глухих дверей?
Как рвёт и крутит восточный ветер,
И жжёт, и режет, и бьёт плетьми!

Отчего за Чумной, по дороге к свалкам
Брошен скомканный кружевной платок?
Зачем уронен клочок бумаги?
Перчатка, нательный крестик, чулок?

Чьё имя написано карандашом на камне?
Что нацарапано гвоздём на стене?
Чей голос грубо оборвал команду?
Почему так сразу стихли шаги?

Что хлестнуло во мраке так резко и чётко?
Что делали торопливо и молча потом?
Зачем, уходя, затянули песню?
Кто стонал так долго, а после стих?

Чьё ухо вслушивалось в шорохи ночи?
Кто бежал, оставляя кровавый след?
Кто стучался и бился в ворота и ставни?
Раскрылась ли чья-нибудь дверь перед ним?

Отчего пред рассветом к исходу ночи
Причитает ветер за Карантином:
— «Носят вёдрами спелые грозды,
Валят ягоды в глубокий ров.

Аx, не грозды носят — юношей гонят
К чёрному точилу, давят вино,
Пулемётом дробят их кости и кольем
Протыкают яму до самого дна.

Уж до края полно давило кровью,
Зачервленели терновник и полынь кругом.
Прохватит морозом свежие грозды,
Зажелтеет плоть, заиндевеют волоса».

Кто у часовни Ильи-Пророка
На рассвете плачет, закрывая лицо?
Кого отгоняют прикладами солдаты:
— «Не реви — собакам собачья смерть!»

А она не уходит, а всё плачет и плачет
И отвечает солдату, глядя в глаза:
— «Разве я плачу о тех, кто умер?
Плачу о тех, кому долго жить…»

Опять-таки - пожалуй, без комментариев.

Святая Русь

Из цикла «Пути России»

А. М. Петровой

Суздаль да Москва не для тебя ли
По уделам землю собирали
Да тугую золотом суму?
В рундуках приданое копили
И тебя невестою растили
В расписном да тесном терему?

Не тебе ли на речных истоках
Плотник-Царь построил дом широко —
Окнами на пять земных морей?
Из невест красой да силой бранной
Не была ль ты самою желанной
Для заморских княжих сыновей?

Но тебе сыздетства были любы —
По лесам глубоких скитов срубы,
По степям кочевья без дорог,
Вольные раздолья да вериги,
Самозванцы, воры да расстриги,
Соловьиный посвист да острог.

Быть царёвой ты не захотела —
Уж такое подвернулось дело:
Враг шептал: развей да расточи,
Ты отдай казну свою богатым,
Власть — холопам, силу — супостатам,
Смердам — честь, изменникам — ключи.

Поддалась лихому подговору,
Отдалась разбойнику и вору,
Подожгла посады и хлеба,
Разорила древнее жилище
И пошла поруганной и нищей
И рабой последнего раба.

Я ль в тебя посмею бросить камень?
Осужу ль страстной и буйный пламень?
В грязь лицом тебе ль не поклонюсь,
След босой ноги благословляя, —
Ты — бездомная, гулящая, хмельная,
Во Христе юродивая Русь!

Здесь я, кстати, всё-таки не во всём согласна с автором. Но само стихотворение по своей образности - невероятно сильное. И, думаю, тебе, Эрхи, должно особенно понравиться. Ну, как тебе такая интерпретация?

Русская революция

Из цикла «Пути России»

Во имя грозного закона
Братоубийственной войны
И воспалённы, и красны
Пылают гневные знамёна.

Но жизнь и русская судьба
Смешала клички, стёрла грани:
Наш «пролетарий» — голытьба,
А наши «буржуа» — мещане.
А грозный демон «Капитал» —
Властитель фабрик. Князь заботы,
Сущность отстоенной работы,
Преображённая в кристалл, —
Был нам неведом:
нерадивы
И нищи средь богатств земли,
Мы чрез столетья пронесли,
Сохою ковыряя нивы,
К земле нежадную любовь…
России душу омрачая,
Враждуют призраки, но кровь
Из ран её течёт живая.

Не нам ли суждено изжить
Последние судьбы Европы,
Чтобы собой предотвратить
Её погибельные тропы.
Пусть бунт наш — бред, пусть дом наш пуст,
Пусть боль от наших ран не наша,
Но да не минет эта чаша
Чужих страданий — наших уст.
И если встали между нами
Все бреды будущих времён —
Мы всё же грезим русский сон
Под чуждыми нам именами.
Тончайшей изо всех зараз,
Мечтой врачует мир Россия —
Ты, погибавшая не раз
И воскресавшая стихия.

Как некогда святой Франциск
Видал: разверзся солнца диск
И пясти рук и ног Распятый
Ему лучом пронзил трикраты —
Так ты в молитвах приняла
Чужих страстей, чужого зла
Кровоточащие стигматы.

Опять-таки не совсем согласна - особенно с тем, что для революции не существовало никаких внутренних предпосылок. Но опять-таки, для стиха удивительно точно и сильно выражена действительно глубокая мысль.


И на этом, пожалуй, заканчиваю свой непомерно разросшийся стихофлуд. Может быть, какнибудь ещё кину парочку стихотворений.

---

Такой несерьёзный серьёзный писатель

Читаю тут (лишь бы перевод свой не делать) биографию Чарльза Диккенса. Из серии ЖЗЛ, написана неким Хескетом Пирсоном - и, кстати, неплохо написана, интересно, но без излишней "сенсационности", за которые я так не люблю многие биографические книги. Местами, правда, слишком подробно описываются всякие бытовые детали, и слишком мало места собственно разбору произведений, их сюжетов - но это уже, пожалуй, вещь вкуса. Так что, если кто любитель Диккенса, книгу бесспорно рекомендую к прочтению.

Но написать я, собственно, хотела не об этом. А о том, что эта книжка, несмотря на всю свою "академичность" (в хорошем смысле слова), в чём-то стала для меня настоящим потрясением. К счастью, хорошим.
Диккенс - как и многих других английских писателей - моя давняя литературная привязанность. Читала почти все его книги (хотя и не все понравились). Но с его биографией до сих пор была знакома только в самых общих чертах. Статьи в учебниках, в энциклопедиях, всякое такое. Так что в голове у меня существовал некий условно-схематичный образ викторианского джентельмена. Благовоспитанного, благообразного, чувствительного и даже немного чересчур сентиментального (всё-таки некоторые страницы его произведений современному очерствевшему человеку уже трудно читать без недоверчивой улыбки), в своём творчестве пытающимся привлечь внимание "света" к жизни самых бедных и обездоленных. Добрый, нравоучительный и немножко смешной, прямо как Санта Клаус. И вот теперь милый образ Рождественского Деда отчаянно трещит по швам...
Нет, я не узнала ничего страшного. Никаких замученных детей (их он, кстати, в самом деле очень любил - даже своих, на что не всегда способны те, кто любит "детей вообще"). Никаких жутких скелетов в шкафу (те, которые вроде бы как есть, такие маленькие, что вряд ли даже за дохлую крыску сойдут). Но я очень быстро поняла, что так любимый мной как часть викторианской Англии Диккенс никогда не был настоящим благовоспитанным и благопристойным викторианским джентельменом. Как и этаким "божим одуванчиком". Чувствительным, сентиментальным и добрым он, бесспорно, был - но тем, кто пытался выпросить у него денег, взывая к "добрым чувствам, которые вы показали в своих книгах", решительно отказывал, а с издателями вёл настоящую непримиримую войну за свои права. Целеустремлённости и энергии этого человека тоже можно только позавидовать. Из-за финансовых затруднений родителей вынужденный в детстве надолго бросить школу - и подрабатывать на фабрике ваксы - в 21 год он был уже почти самостоятельно содержал всю семью и был успешным журналистом, ведущим записи парламентских заседаний. Особый предмет его гордости в это время состовляло то, что ему почти всегда удавалось прибыть на место какого-то происшествия - будь то крупный пожар или выступление премьер-министра перед избирателями в каком-то провинциальном городке - раньше своих коллег-соперников из других газет. И -прежде всего - у него было ОЧЕНЬ своебразное чувство юмора, которым он постоянно то восхищал, то ужасал своих друзей, родных и знакомых. Всю свою жизнь Диккенс, оказывается, мечтал быть актёром. Но не получилось. Так что блистал он, вынуждено, только лишь на малых сценах, в узком кругу.

Несколько любопытных фактов о Диккенсе:

Несчастная любовь Диккенса к королеве Виктории

Некоторое время писатель заставлял сильно недоумевать своих друзей, изображая, будто безумно влюбился в королеву Викторию (тогда, кстати, ещё совсем молоденькую, только-только обвенчавшуся со своим Альбертом). В его письмах того времени можно найти подобные пассажи:
Я просто не помню себя от горя, ничего не могу делать.
В Виндзор *, мое сердце!
Здесь счастья мне нет.
В Виндзор, мое сердце,
За милой вослед...
...Уж не отравиться ли, не повеситься ли в саду на груше, не отказаться ли от пищи, не уморить ли себя голодом? Или позвать врача, чтобы сделать мне кровопускание, и потом сорвать повязку? Броситься под копыта лошадей на Нью-роуд? Зарезать Чэмпена и Холла и снискать себе этим известность? (Тогда-то она обязательно обо мне что-нибудь услышит — быть может, ей дадут подписать ордер на арест. Но правда ли, что ордер подписывает она?) Может быть, стать чартистом? Напасть на замок во главе шайки кровожадных головорезов и спасти ее собственными руками?
К счастью, через несколько недель эта шутка всё-таки надоела писателю (который к тому времени был довольно счастливо женат и стал отцом четырёх-пяти детей).

Попытка Диккенса утопить маленькую девочку - жестокое обращение с детьми всё же имело место быть

Пребывая в городке Бродстерс на летних каникулах, Диккенс увлечённо изображал, что влюблён в дочку квартирной хозяйки - девочку-подростка Элинор, которая, по его мнению, очень мило смущалась. И в один прекрасный день случилось следующее:
Однажды вечером, прохаживаясь с Элинор вдоль маленького волнолома, он внезапно обхватил ее, помчался вместе с нею на самый дальний конец и, держась одной рукой за высокий столб, а другой крепко сжимая Элинор, объявил, что не отпустит ее, пока их обоих не скроют «зловещие волны морские».
— Подумайте, какую мы произведем сенсацию! — кричал он. — Представьте себе дорогу к славе, на которую вы вот-вот готовы вступить! То есть не то чтобы вступить, а скорее вплыть!
Девушка делала отчаянные попытки вырваться, но Диккенс держал ее железной хваткой.
— Пусть мысль ваша устремится к столбцу из «Таймса» *, — продолжал он, — живописующему горестную участь обворожительной Э. К., которую Диккенс в припадке безумия отправил на дно морское! Не трепыхайся же, несчастная пичужка, ты бессильна в когтях этого коршуна.
— Мое платье, самое лучшее, мое единственное шелковое платье! — взвизгивала Элинор, призывая миссис Диккенс на помощь: волны уже доходили ей до колен.
— Чарльз! Как можно так дурачиться? — только и нашлась вымолвить миссис Диккенс. — Кончится тем, что вас обоих смоет прибой. И потом ты испортишь бедной девочке шелковое платье.
— Платье! — с театральным пафосом воскликнул Чарльз. — Ни слова о платье! Нам ли помышлять о мирской суете, когда мы вот-вот исчезнем во тьме? Когда мы уже стоим на пороге великого таинства? И разве я сам не жертвую в эту минуту парой новых, еще не оплаченных лакированных ботинок? Так сгиньте же, о низменные помыслы! В сей час, когда мы послушно внемлем зову Провидения, способен ли нас удержать ребяческий лепет о шелковых одеждах? Могут ли такие пустяки остановить десницу Судьбы?
В конце концов пленница все-таки спаслась бегством, но промокла насквозь, и пришлось идти переодеваться. А он еще два раза убегал с нею на дальний конец мыса, туда, где пенились, разбиваясь, волны и где нашли бесславный конец две шляпки Элинор.

Диккенс и Ворон

У Диккенса был любимый ручной ворон по кличке "Грип", которого он изобразил в своём романе "Барнеби Радж". Птица была необычайно умная, вот только была у неё одна странность - она любила склёвывать и есть краску. В конце концов в результате столь нездоровой диеты бедный "Грип" отравился и умер. Но его вклад в литературу не закончился даже после смерти. Многие считают, что Эдгар Алан По (встретившийся с Диккенсом во время его американского турне) написал своё прославленное стихотворение "Ворон" отчасти с оглядкой на птицу из "Барнеби Раджа".

Некоторые мысли Диккенса о политике и творчестве

«Как часто человек бывает связан с орудием своей пытки и не может уйти, — писал Диккенс своему другу, — но немногим дано изведать ту муку и горечь, на которую обречен каждый, кто прикован к перу».
Диккенс с грустью признался, что, быть может, в нем плохо развит инстинкт умиления, но он вообще почему-то не способен прослезиться от горделивой радости или лишиться чувств при виде какого бы то ни было законодательного собрания. «Палату общин я выносил, как подобает мужчине, в Палате лордов проявил всего лишь одну слабость: иногда засыпал».

И прекрасное высказывание биографа о Диккенсе

Диккенс — это был сам Лондон. Он слился с городом воедино, стал частицей каждого кирпичика, каждой капли скрепляющего раствора.

@темы: книги, мысли вслух, впечатления

---

Освобождена условно-досрочно (и временно)

Вчера наконец-то закрыла сессию. С чем сама себя и поздравляю.


Кое-что, однако, настораживает. Несмотря на то, что на этот раз было всего каких-то четыре зачёта (из-за практики сданы ещё в конце ноября) и два экзамена, вымоталась я так, что просто ужас. Есл раньше во время сессии я обычно чувствовала не усталость, а, наоборот, необычайный прилив сил - выброс адреналина, иными словами - то на этот раз ощущала себя как уже выжатый лимон, из которого кто-то очень упрямый любой ценой пытается выдавить ещё пару капелек сока. Должно быть, это всё-таки из-за практики - на которой я действительно перенапряглась, и от которой потом долго отходила (и о которой надо будет всё-таки написать, чтобы лет так через 10 перечитать и вспомнить свои трудовые подвиги!).

Ничего. Дело поправимое. Надо просто снова набираться сил. И любви к своей будущей профессии.

Кстати, я, похоже, действительно очень суеврна. Когда прихожу на экзамен по-немецкому, которого я боялась больше всего, и узнаю, что у меня автоматом "отлично", то первая моя мысль не "блин, какого чёрта нам это не сказали раньше, я бы не училась все эти дни", а "если бы я не училась всё это время, никакого автомата бы не было". Ну что поделать, верю я в то, что если в что-то не вложишь усилия/время/нервы, успеха быть не может. Равноценный обмен, скажем так Ну и ладно, знания всё равно лишними не бывают. Так что время потрачено не зря.

Вот только с заслуженным отдыхом придётся пока повременить. Как известно, всё происходит вовремя. И поэтому до среды мне нужно сделать довольно большой перевод с чешского. А до пятницы - научную статью по просьбе преподавательницы. И это в то время, когда единственное, что мне хочется делать - это ничего не делать.

И напоследок - прекрасное высказование нашей преподавательницы относительно всеми нами лингвистами-переводчиками горячо любимого аналитического чтения (после того, как нас тщетно пытались научить искать выразительные средства в газетных заметках):

"Вы не нормальные читатели. Вы лингвисты. Вы должны уметь говорить о трёх словах двадцать минут".

@темы: мысли вслух, универ, наше чёртово святое ремесло, феерический переводчик

---

И всё-таки конфликт поколений существует. Особенно хорошо это видно по тому, как к новогоднему отдыху - да, впрочем, и любому другому - относятся, с одной стороны, мои родители, а с другой стороны - мы с сестрой. Старшее поколение последние два дня воодушевлённо и героически занимается ремонтом в квартире, уборкой и покупками. Вчера, к примеру, часть стены в моей комнате была увешена картинками кораблей в рамочках (красивыми, я сама их хотела - вот только, по правде говоря, предпочла бы этим заняться в какое-нибудь другое время). Сегодня был совершён марш-бросок по магазинам с одеждой, где как раз катится волна послепраздничных распродаж (тоже, что и к первому пункту). А ещё в перспективе должна быть и столешница, и многое другое... Оптимизм, энергия и всё такое.
Мы же с сестрой до сих пор так и не отошли после сессии. Нервы в хлам. Жалуемся на здоровье, как старушки ( я так и вообще извожу всех своей затянувшейся то-ли-простудой-то-ли-гриппом). Впервые за месяц дорвались до возможности что-нибудь посмотреть-почитать - но устаём даже от отдыха. Постоянно хочется спать. Никакого желания заняться не то что каким-нибудь общественно-полезным делом - даже нежно любимыми хобби. Никакого желания куда-нибудь ходить или с кем-нибудь общаться (у меня после практики так и вовсе какая-то аллергия на людей)... Ничего не скажешь, измельчали люди. Всего-то за одно поколение, а выносливости уже никакой. Хотя, быть может, раньше просто школа и универ не были настолько нацелены на выматывание из человека последних остатков души и энергии? Кто знает.

В любом случае, радует то, что по крайней мере настроение хорошее. Не бодрое, но хорошее. Стало быть, дело за малым - волевым усилием заставить себя работать. Чтобы не жаловаться потом, что каникулы снова впустую прошли.

А так я восхищаюсь родителями. Хотелось бы только в чуть большей степени быть на них похожей.

@темы: стакан наполовину полон, заметочки, жизнь

---

Сегодня исполняется 121 год со дня рождения Джона Рональда Руэла Толкина. Человека, который сумел не только создать свой собственный мир, но и открыть его для многих других людей, для которых он станет чуть ли не более настоящим, чем окружающая их повседневная реальность.
С Днём Рождения, Профессор! Спасибо за мир, который вы нам подарили! Помним, любим, не забудем!

И немножко картинок

@темы: ВК, Толкин, поздравление

---

Надо написать хотя бы сейчас. Хотя, конечно, уже почти целый день прошёл

Некоторые заметки о том, как встречала Новый Год наша прелестная компания

Вот и свершилось. В очередной раз проводили старый год, чтобы встретить новый. В который уже раз радуюсь, что милые традиции этого замечательного праздника так и не превратились для меня в рутину. Надеюсь, такое никогда и не произойдёт.
На самом деле, собственно, только в этом году мы отмечали праздник ДОМА, в полном смысле этого слова. Раньше, с нашими вечными съемными квартирами и кочевым стилем жизни, каждый Новый Год встречали на новом месте, что заставляло всякий раз по-новому изощряться в способах, где и как накрывать стол так, чтобы на нём поместилось всё то кулинарное великолепие, которое неизменно готовит наша мама. Не обошлось без приключений и на этот раз.
Ремонт на кухне всё ещё продолжается, да и обеденного стола всё ещё нет, поэтому встала необходимость приспосабливать под пиршество мой письменно-компьютерный, и накрывать его сверху досками для той самой будущей кухонной столешницы. Впрочем, накрытое ослепительно-белой скатертью, сооружение смотрелось более чем достойно. К тому же - походная романтика всё ещё с нами, и это не может не радовать
Кроме слегка покачивающегося стола, олицетворяющего одновременно хрупкость и красоту нашей жизни, было ещё много всего интересного и хорошего. Мой мега-длинный тост с прославлением достижений всех членов нашего экипажа, после которого мне сделали комплимент, что я всё-таки достойна нашего легендарного осетинского пра-пра-прадедушки. Придуманный моей сестрой замечательный конкурс поиска подарков (никогда бы не подумала, что в нашей комнате их можно спрятать столько!). Традиционное "гадание" по подаркам из киндер-сюрприза, при котором мне достался самолётик из той же серии, что и в прошлом году, только другого цвета - что, должно быть. значит, что отдых мне и все следующие 12 месяцев будет только снится. Заглатывание как можно большего количества мандариновых долек под бой курантов - на каждую дольку по желанию. Переодевание "под цвет змеи" - папа был песчаной змеёй, мама чёрной мамбой, я ядовито-зелёной анакондой, сестра же мирным симпатичным сереньким ужиком И нет, мы не безнадёжные приверженцы суеверий. Просто играемся и любим всякие нелепые традиции В меру ехидные комментарии во время речи президента - и последующее благодушное подпевание гимну (родители, впрочем, всё время сбивались по привычке на гимн СССР). Торжественные обещания насчёт планов на будущий год (с моей стороны - люблю пафос). Мыльные пузыри, разлетающиеся над столом. И - главное - бесконечные разговоры. Обо всём сразу, конечно же.
Стоит отметить, что, несмотря на то, что настроение было таким прекрасным-радосто-безумным уже где-то часам к 10, из напитков на столе - традиционно - были только кола, лимонад, квас и чёрный чай. Лишний раз доказывает, что люди на самом деле не нуждаются ни в каких дополнительных искусственных стимуляторах, чтобы дарить друг другу радость.

Поздравлять всех с Новым Годом, должно быть, уже поздно. Но всё-таки... С праздником всех вас, дорогие мои, прекрасные люди! Пусть наступающий год входит к вам с улыбкой и принесёт вам исполнение всех желаний, которые стоят того, чтобы быть исполненными. И обязательно воспользуйтесь случаем хотя бы на новогодних каникулах выпасть из повседневной суеты и побыть рядом с самыми близкими. Счастья вам!

---

Конец света

Итак, предсказанный конец света всё-таки не наступил. С чем я всех и поздравляю
Хотя спасибо древним мая хотя бы за то, что мы с сестрой сегодня смогли побывать на одном очень весёлом мероприятии, посвящённому как раз этому самому столь шумно разрекламированному концу. Там мы узнали, что в ближайшие 10 лет нас ждёт ещё по крайней 10 возможных апокалипсисов, рассмотрели различные виды того, как мы все более или менее весело будем загибаться, и даже составили свой план действий на случай так называемого "зомби-апокалипсиса".

Зато кое-что действительно закончилось. Сегодня был последний день моей практики. И - странное дело - у меня очень смешанные чувства... С одной стороны - так прекрасно снова чувствовать себя свободной (ну, почти), самой распоряжаться своим временем, знать, что никто не заставит тебя сидеть на работе до 7-8 вечера. С другой - мне будет этого всего немного нехватать. Прежде всего - людей. Даже не могла себе представить, что рабочий колллектив может быть таким дружным.

Надеюсь, на выходных о практике снапишу побольше. Столько всего накопилось... Впрочем, благодаря ей, родимомой, у меня во всех областях жизни даже не завалы, а просто какие-то Гималаи.

@музыка: The rocky road to Dublin

@настроение: победное

@темы: мысли вслух, счастливое, а мы ещё живы!, наше чёртово святое ремесло

---

Белым по чёрному

До чего же радует то, что в бешеной круговерти зачётов, подготовки к ним и их завала сдачи судьба всё-таки иногда, словно сжалившись, снова приподносит мне маленькие подарки. Сегодня я, вечно пеняющая себе на то, что в своей вечной занятости пренебрегаю друзьями, совершенно неожиданно (и без всяких заслуг с моей стороны!) встретилась сначала с одной подругой, которую не видела почти месяц, а потом и с другой - с которой и вовсе не пересекалась больше полугода. Как всегда - бесконечные разговоры взахлёб обо всём на свете, начиная проблемами современной литературы и заканчивая французской бешено дорогой колбасой с плесенью (до сегодняшнего дня не подозревала, что такая существует).
В результате к завтрашнему дню я, конечно же, совершенно не готова... Ну и ладно.
Вот только почему, почему все мои друзья и родственники - люди хронически и безнадёжно поглощённые любимой учёбой/работой/хобби/всем этим вместе? Так как со мной дело обстоит точно так же, у нас всегда остаётся так мало времени просто общаться...

@темы: мысли вслух, впечатления, восторг, бессмысленный и беспощадный

---

С сегодняшнего дня у моей сестры - осенние каникулы. Наконец-то мы сможем пожить не так, как "надо", а так, как хочется. И, надеюсь, выполнить хотя бы несколько пунктов из нашего бесконечного списка "почитать, посмотреть, поиграть".
УРА! УРА! УРА!

Р. S. Но всё-таки дорогие мои родные неисправимы. Или заражены загадочным смертельным вирусом трудолюбия - который меня, к счастью, миновал. У мамы на сегодня и завтра, оказывается, запланирована генеральная уборка. А сестра, невзирая на "прекрасную" погоду, отправилась покупать всем нам билеты в кино... Одна я тут, похоже, неисправимый лентяй

@темы: позитив

---

Литература - всерьёз и понарошку

Сегодня на паре по истории немецкой литературы в очередной раз убедилась, насколько меня раздражает существующая система образования. И это печально. Потому что никакого другого курса я все эти четыре года не ждала так, как этого - "литература страны изучаемого языка". А в результате получилось ещё хуже, чем до этого с "историей и культурой". Бесконечные списки литературы, насчёт которых заранее известно, что даже самые лучшие из нас прочитают от силы несколько книжек. Канонада из имён, дат и названий, стремительным и бессмысленным потоком обрушивающаяся на головы несчастных студентов, которые их большей частью даже не воспринимают, потому что курс ведётся на немецком и приходится прилагать нечеловеческие усилия, чтобы при таком темпе речи преподавателя успевать на слух записать хотя бы что-то - неважно даже, что именно. Желание преподавателя за возможно меньшее количество времени загнать в головы учащихся возможно большее количество информации... Результат ясен, и я во всей красе видела его сегодня на лицах своих однокурсников. Равнодушие. Усталость. Скука. Отвращение.
Неужели хоть кто-то из нас, прослушав этот курс, загорится желанием изучать немецкую литературу? Вряд ли. Разве уж не благодаря, а вопреки.
Тогда для чего это нужно? Просто для галочки? Для "расширения культурного кругозора" - знать названия и краткое содержание книг, которые ты никогда не держал в руках?
Главное, каких-либо обсуждений того или иного произведения не ведётся. В принципе. Просто "в этом романе, типичном произведении романтизма/классицизма/реализма и т.д. выражется вот это, вот это и ещё вот это...". Всё просто. И все счастливы.
Пожалуй, даже наше аналитическое чтение мне нравится гораздо больше. Хотя оно иногда до дрожи напоминает мне работу паталогоанатомов - разрезающих на части то, что было живым текстом. Но такое препарирование по крайней мере интересно. И голова при этом работает очень даже интенсивно.

Ну а чтобы всё не было совсем уж грустно, запишу себе здесь кое-что на память о том, что сегодня у меня всё-таки состоялась встреча с по-настоящему живой литературой.
Спасая себя от скуки и серости будней, ухитрялась читать на парах томик стихов одного из своих любимых поэтов.
Юлия Друнина - поэт "фронтового поколения" . Стихи у неё, конечно, не только про войну. Но всё-таки печать той страшной (но и великой!) эпохи на них очень видна... и это хорошо. Особенно в наше время.
У меня лично с Друниной вообще какие-то странные отношения. Иногда её стихи ложатся на некоторые мои задумки так хорошо, как обычно бывает только с музыкой. Например, вот это:

Худенькой, нескладной недотрогой
Я пришла в окопные края,
И была застенчивой и строгой
Полковая молодость моя.

На дорогах родины осенней
Нас с тобой связали навсегда
Судорожные петли окружений,
Отданные с кровью города.

Если ж я солгу тебе по-женски,
Грубо и беспомощно солгу,
Лишь напомни зарево Смоленска,
Лишь напомни ночи на снегу.

И ещё - особенно актуальное. Прямо хоть себе на стенку пиши:

Работа

Да, в итоге по высшему счёту
Лишь за труд воздаётся сполна,
И работа, одна лишь работа
В книге жизни тебе зачтена.
Ты в простое - безделица ранит,
Ты в простое - беспомощна ты...
От душевной усталости ранней,
От тщеславия и суеты,
От тоски, настоящей и ложной,
От наветов и прочего зла
Защити меня, бруствер надёжный -
Бруствер письменного стола.

@музыка: Мельница - "Зима"

@настроение: пока не очень, но уже ползёт вверх

@темы: книги, Германия, универ

---

Флэшмоб лета:

Да, опять я позади планеты всей. Я в курсе, что у всех нормальных людей уже давно осень. Но пусть висит.

Сайт лета: Diary. Просто и банально, но правда. Настолько, что к концу лета наконец-то созрела стать активным пользователем и открыть-таки свою страничку.
Знакомство лета: Со студентами из разных стран Европы во время моей поездки в Киль. Ребята, вы были прекрасны!
Фильм лета: Эрагон. Единственный фильм, который я посмотрела за всё лето.
Напиток лета: Чёрный чай. Элемент неизменности в моём хаотичном существовании. Шокировала родных, поглощая его в 30-ти градусную жару.
Ощущение лета: Свобода, конечно же. Возможность по своему желанию распоряжаться своим временем. Понимание, как это окрыляет - и одновременно расслабляет, заставляя непозволительно много времени тратить впустую.
Язык лета: Немецкий. Оказывается, я всё-таки умею вполне сносно на нём общаться. Даже в три часа ночи по телефону с плохой связью, подняв с кровати одного из студентов и добиваясь, чтобы он впустил меня в общагу.
Место лета: Наша новая квартира. С каждым днём всё лучше здесь приживаюсь и обживаюсь.
Исполнитель лета: Daisy x Daisy "Towa no Kizuna" -опенинг из аниме Фейри Тейл. Песенка-восстановитель хорошего настроения. Во время сессии прослушана почти до дыр
Лучшая поездка лета: Киль. Незабываемая неделя.
Традиция лета: С увлечением составлять планы на каждый день - то, как одно любимое дело будет чередоваться с другим. Возвращаться с сестрой поздним вечером пешком от острова Канта домой и разговаривать разом обо всём на свете (пожалуй, длилось всё-таки не так долго, чтобы считаться традицией... ну да какая разница?)
Чувство лета: Радость по поводу и без повода. В дозах, опасных для здоровья.
Лучший день лета: Слишком много, чтобы выделить только один. Вся поездка в Киль (исключая лишь саму дорогу). Фестиваль "Территория мира" на острове Канта - все дни.
Вещь лета: Блокнот. Вещица, в который с разной степенью успешности делались попытки вносить творческие планы, распорядок дня и т.д.
Вопрос лета: Возможно ли успеть всё на свете и при этом не рехнуться?
Цвет лета: Синий. Море. Небо. Джинсы. Просто мой любимый цвет)
Мечта лета: Чтобы я всегда имела возможность жить вот так насыщенно и интенсивно.
Время суток лета: Вечер, переходящий в ночь)
Фраза лета: "Расскажи мне историю! Ну расскажи..." Её могла без конца повторять моя маленькая троюродная племянница, до тех пор пока я не сдавалась и не выуживала из своей памяти очередную легенду/сказание/переделанный сюжет книжки/переделанный сюжет фильма/что-нибудь, изобретённое почти на ходу... С ней приходило понимание, что даже моя фантазия всё-таки ограниченная и на роль сказочника я не гожусь.
Слово лета: Мойн-Мойн! (приветствие в федеральной земле Германии Шлезвиг-Гольштейн)
Открытие лета: Народное творчество - не всегда синоним к "скучно и занудно". Это может быть совсем наоборот. Особенно если оно подано творчески и открыто влиянию современности.
Книга лета: Стефан Цвейг "Вчерашний мир". Книжка одного из самых любимых немецкоязычных авторов - и потому что я взяла её на языке оригинала (и читала довольно медленно), она сопровождала меня почти всё лето, даже в поездках. Как раз одна из тех немногих книг, которые я не только не смогла, как это бывает обычно, проглотить залпом, но и, пожалуй, не захотела бы это сделать. Глубокая, мудрая книга, которую при этом очень интересно читать. Удивительно хорошо передан сам дух эпохи, её атмосфера. Обманчивое спокойствие и благополучие уже склоняющейся к своему закату империи Габсбургов, Первая мировая, "золотые двадцатые", начало Второй мировой... К тому же, эту книгу стоит выделить хотя бы потому, что теперь у меня, похоже, появилась новая область интересов. Я чуть ли не впервые всерьёз заинтересовалась культурой и историей Австрии. Именно как отдельной страны. Удивило, до какой степени австриец противопоставляет всё "своё" - государственность, литературу, менталитет - собственно немецкому, которое однозначно воспринимается как иностранное. А у нас - что в школе, что в универе - всё это (особенно литература) рассматривается только вместе, как единое целое...
Сериал лета: Робин Гуд ВВС. Вообще-то, впервые я его смотрела ещё несколько лет назад, но урывками, пропустив и начало, и конец. На этот раз пересмотрела основательно, все серии всех трёх сезонов. Прекрасный, добрый приключенческий сериал , с милым лёгким юмором и прекрасной игрой актёров (да, ради этого в основном и смотрела...). От истории тут, конечно, осталось мало, а некоторые сюжетные ходы отдают откровенной бредовостью. Но это как раз тот редкий для меня случай, когда это почти не мешает... Как раз то, что нужно смотреть летом
Одежда лета: Футболка и шорты
Пожелание лета: Чтобы следующее лето было ещё лучше, ещё более насыщенным событиями! И побольше солнечных деньков!

@музыка: "Песенка студента"

@настроение: ностальгия

@темы: флэшмоб, мысли вслух, впечатления

---

Оживление мёртвого дневника

Итак, с сегодняшнего дня этот дневник, долгое время находившийся в состоянии анабиоза, становится действующим. Соответственно, здесь будут - и, надеюсь, довольно регулярно - появляться как записи, касающиеся моей "реальной" жизни, так и моих увлечений. Большей частью это, наверное, будут просто какие-то мои личные мысли и впечатления. Но если это вдруг станет интересно и кому-нибудь ещё - что ж, отлично. Поговорить с хорошими людьми - всегда удовольствие

@настроение: отличное

@темы: мысли вслух